– Привет, – радостно произнесла она.
– Мне нужно тебе кое-что сказать.
– Говори.
Он говорил тихо и спокойно, Дэнс приняла известие без каких-либо внешних проявлений чувств.
– Сейчас приеду.
– На самом деле это большое облегчение, – произнесла мать Хуана Миллера сквозь слезы, обращаясь к Дэнс.
Она стояла рядом с мрачным Майклом О'Нилом в коридоре больницы, глядя, как несчастная женщина пытается успокоить их, не позволяя им высказать их собственные слова сочувствия.
Прибыл Уинстон Келлог и прямо проследовал к членам семьи покойного, выразил им соболезнования, затем потрепал О'Нила за руку, сжав бицепс – жест, распространенный среди бизнесменов и политиков и подчеркивающий искренность выражаемых эмоций.
– Мне очень жаль.
Они стояли у входа в ожоговое отделение. Сквозь окошечко была видна кровать со сложным переплетением трубок, проводов, измерительных приборов, напоминавших какой-то космический корабль. В середине находилось тело, накрытое зеленой простыней.
Простыней такого же цвета когда-то накрыли труп ее мужа. Дэнс вспомнила, как впервые увидела похожую простыню и как ее мозг молнией пронзила мысль: а куда же ушла жизнь, куда она ушла? С того мгновения она возненавидела этот оттенок зеленого.
Кэтрин смотрела на тело, вспоминая слова матери.
Я наклонилась. И он сказал: «Убейте меня». Он произнес это дважды. Потом снова закрыл глаза…
Отец Миллера находился в палате и задавал вопросы врачу, ответы на которые, по-видимому, не мог полностью осмыслить. Тем не менее роль родителя, пережившего своего сына, требовала от него подобного поведения, а последующие дни потребуют от него еще большего.
Келлог начал произносить слова сочувствия матери, она перебила его и стала заверять его, что так будет лучше, ведь если бы Хуан выжил, ему предстояли бы мучительные годы сложного лечения, операций по пересадке кожи…
– Да, наверное, так лучше, – проговорил он, обращаясь к Чарльзу Овербаю.
По коридору шла Эди Дэнс, оставшаяся на неплановую ночную смену. Она выглядела печальной, но решительной – образ, столь знакомый ее дочери. Иногда деланное, иногда вполне искреннее, это выражение лица ей часто очень помогало. Сегодня, конечно, оно в точности отражало ее истинные чувства.
Эди прошла прямо к матери Хуана. Взяла женщину за руку и, почувствовав, что та находится на грани истерики, сразу постаралась отвлечь ее внимание от страшной трагедии. Она задала ей несколько вопросов о ее психологическом состоянии, о муже, других детях. Эди Дэнс была гением в искусстве сострадания.
Роза Миллер начала понемногу успокаиваться, затем заплакала, и Дэнс увидела, как жуткий, лишающий рассудка ужас постепенно переходит в обычное горе. К ним подошел ее муж, и Эди передала ему ее с ловкостью акробата на трапеции.
– Миссис Миллер, – начала Дэнс, – мне бы хотелось…
И с воплем отскочила в сторону, пытаясь прикрыть голову, чтобы не врезаться в одну из каталок, стоящих у стены.
Первая ее мысль была: «Каким образом Дэниэлу Пеллу удалось проникнуть в госпиталь?»
– Нет! – крикнул О'Нил. Или Келлог. Возможно, оба.
Дэнс удалось удержаться, ухватившись за желтые трубки капельниц и пластиковые банки.
Врач тоже бросился вперед, но Уинстону Келлогу первым удалось схватить разъяренного Хулио Миллера и заломить ему руку за спину. Он применил необходимый прием быстро и на первый взгляд без особого усилия.
– Нет, сынок! – крикнул отец, а мать закричала еще громче.
О'Нил помог Дэнс подняться. Никакого особого вреда, кроме нескольких синяков, Хулио ей не причинил.
Хулио попытался высвободиться, но Келлог, который был явно сильнее, чем казался на первый взгляд, еще сильнее заломил ему руку.
– Успокойтесь, вы вредите в первую очередь самому себе. Прежде всего постарайтесь успокоиться.
– Сучка, мерзкая сучка! Ты его убила! Ты убила моего брата!
– Послушайте, Хулио! – обратился к нему О'Нил. – Ваши родители и без того очень расстроены. Не ухудшайте ситуацию.
– Ухудшать? Как можно ее ухудшить? – Он снова попытался вырваться.
Келлог еще сильнее заломил его руку. Гримаса боли исказила лицо молодого человека, и он застонал.
– Успокойтесь. Успокоитесь, и больно не будет. – Агент ФБР взглянул на родителей, на их полные горя глаза. – Извините.
– Хулио, – сказал Миллер-старший, – ты ударил ее. Она полицейский. Тебя посадят в тюрьму.
– Ее саму надо посадить в тюрьму! Она убийца!
– Замолчи! – крикнул его отец. – Подумай о матери! Прекрати!
Медленным жестом О'Нил извлек наручники. Заколебался, взглянул на Келлога. Оба прикидывали, как лучше поступить. Складывалось впечатление, что Хулио стал немного успокаиваться.
– Ладно, ладно, оставьте меня.
– Если вы не будете себя контролировать, нам придется надеть на вас наручники, – предупредил его О'Нил. – Понятно?
– Да, да, понятно.
Келлог отпустил его.
Все взгляды устремились на Дэнс. Естественно, она не собиралась осложнять ситуацию.
– Все в порядке. Никаких проблем.
Хулио злобно взглянул ей прямо в глаза:
– Проблемы есть. Очень большие проблемы.
И выбежал в дверь.
– Мне очень жаль, – произнесла Роза Миллер сквозь слезы.
Дэнс попыталась ее успокоить.
– Он живет с вами?
– Нет, в квартире неподалеку.
– Пусть останется с вами сегодня ночью. Скажите ему, что вам нужна его помощь. В организации похорон, в решении юридических вопросов. В общем, что-нибудь придумайте. Он тоже очень сильно страдает. И просто не знает, как справиться со своими страданиями.