– Вы намекаете на то, что он сам во всем виноват? – спросил Хулио. Он был потрясен.
– Да, именно на это я и намекаю. Виновата не я и не Майкл. А ваш брат. Конечно, подобный просчет не делает из него плохого полицейского. Но просчет есть просчет. И если вы сейчас привлечете прессу, названный факт, естественно, станет всеобщим достоянием.
– Вы мне угрожаете?
– Я просто вполне официально заявляю вам, что не позволю помешать нашему расследованию.
– О, вы не понимаете, что делаете, леди. – Он повернулся и бросился по коридору.
Дэнс молча смотрела ему вслед, стараясь успокоиться. Она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем вернулась к остальным.
– Мне очень стыдно за моего сына, – сказал мистер Миллер, обняв жену за плечо.
– Он просто очень расстроен, – ответила Дэнс.
– Не придавайте значения его словам. Очень скоро он сам будет жалеть о происшедшем.
Дэнс, впрочем, сомневалась, что Хулио на самом деле когда-нибудь пожалеет о своих словах. Тем не менее она была твердо уверена, что звонить репортерам он тоже не станет.
– Хуан всегда говорил о вас много хорошего, – обратилась миссис Миллер к Майклу. – Он ни в чем вас не винит. Да и вообще никого. Я уверена.
– Хулио очень любит брата, – постарался успокоить их О'Нил. – Он беспокоится за его судьбу.
Появился доктор Ольсон. Спокойный худощавый мужчина сообщил присутствующим последние новости о состоянии больного. Собственно, ничего нового практически и не было. Его все еще пытались стабилизировать. Как только им удастся устранить опасность шока и заражения, Хуана переведут в крупный центр ожоговой терапии. Положение крайне серьезно, признал доктор. Он не мог с уверенностью сказать, выживет ли пациент, но врачи делали все, что в их силах, чтобы спасти его.
– Он что-нибудь говорил о нападении? – спросил О'Нил.
Врач смотрел на монитор ничего не выражающим взглядом.
– Он произнес несколько слов, но они были совершенно непонятны.
Родители продолжали рассыпаться в извинениях за грубое поведение своего младшего сына. Дэнс потратила еще несколько минут на то, чтобы их успокоить, затем они с О'Нилом распрощались со всеми.
Выходя из госпиталя, детектив нервно теребил ключи от машины.
Любой эксперт по кинесике знает, что сильные чувства невозможно сдержать. «Сдерживаемые эмоции почти всегда проявляются в том или ином виде телесных движений», – писал Чарльз Дарвин. Обычно в движении кистей рук, пальцев, постукивании ногой. Нам гораздо легче держать под контролем слова, взгляды, мимику, но конечностями управлять намного сложнее.
Майкл О'Нил и не подозревал, что нервно поигрывает с ключами.
– Его лечат лучшие здешние врачи, – сказала Кэтрин. – И моя мама присмотрит за ним. Ты ведь ее знаешь.
Улыбка настоящего стоика. В умении держаться с О'Нилом трудно было соперничать.
– И ведь они на самом деле иногда творят чудеса, – продолжала она, естественно, не представляя, что врачи могут и чего не могут в данном конкретном случае.
За последние несколько лет у нее с О'Нилом была масса поводов посочувствовать друг другу – в основном профессиональных, иногда личных, как, к примеру, гибель ее мужа или медленно, но неуклонно ухудшающееся состояние отца Майкла. Но утешать друга – неблагодарная задача. Порой от неизбежных в подобных ситуациях банальностей становится еще тяжелее. И притом обоим. Часто обычное присутствие близкого человека рядом помогает лучше любых слов.
– Будем надеяться.
Когда они подходили к дверям больницы, ей позвонил Келлог из своего временного офиса в КБР. Кэтрин остановилась, а О'Нил вышел во двор.
Она рассказала Келлогу о Миллере. А он сообщил, что расследование ФБР в Бейкерсфилде не обнаружило никаких свидетелей вторжения в сарай или гараж тетушки Пелла и похищения молотка. Что касается бумажника с инициалами Р.Х., найденного в колодце вместе с молотком, эксперты-криминалисты из ФБР также не смогли установить личность того, кто его приобрел.
– И еще, Кэтрин, у меня самолет наготове в Окленде на тот случай, если Линда Уитфилд получит одобрение свыше. Но вот как насчет третьей женщины?
– Саманты Маккой?
– Да-да. Вы ей звонили?
В это мгновение взгляд Кэтрин упал на Майкла, который шел по стоянке по направлению к своей машине. К нему приближалась высокая привлекательная блондинка. Женщина улыбнулась О'Нилу, обняла его и поцеловала. Он поцеловал ее в ответ.
– Кэтрин, – голос Келлога, – вы меня слышите?
– Что? Что вы говорите?
– Саманта Маккой.
– Извините. – Кэтрин отвернулась от О'Нила и блондинки. – Нет. Я планирую поехать в Сан-Хосе. Если она пошла на такие усилия, чтобы сохранить в тайне свое настоящее имя, с ней нужно поговорить лично, чтобы добиться согласия. Не думаю, что в этом случае было бы достаточно телефонного разговора.
Она отключила телефон и прошла к О'Нилу и женщине, которую он только что обнимал.
– Кэтрин.
– Энни, как ты? – спросила Дэнс у жены О'Нила.
– Спасибо, хорошо.
– Как дети?
– Последний школьный день был в пятницу, поэтому сейчас они в каникулярном раю. А как Мэгги и Уэс?
– Они уже в лагере.
Энни О'Нил кивнула в сторону госпиталя:
– Я приехала навестить Хуана. Майк сказал, что дела у него не очень хороши.
– Да, плохо, очень плохо. Он без сознания. Там его родители. Уверена, они тебе будут рады.
У Энни на плече была небольшая камера «лейка». Благодаря фотопейзажисту Энселю Адамсу и клубу «f64» северная и центральная Калифорния стали меккой для фотографов. Энни владела галереей в Кармеле, торговавшей «коллекционными» снимками. Под словом «коллекционные» понималось, что их авторы уже ушли в мир иной: Адамс, Альфред Штиглиц, Эдвард Уэстон, Имоджен Каннингэм, Анри Картье-Брессон. Кроме того, Энни работала внештатным корреспондентом в ряде газет и среди них в нескольких довольно крупных и популярных, выходивших в Сан-Хосе и Сан-Франциско.