Спящая кукла - Страница 27

Специалисты в кинесике называют ближайшее пространство, окружающее человека, проксимальной зоной. Она подразделяется на «интимное пространство» от шести до восемнадцати дюймов и «пространство коммуникации» – от десяти футов и более. Дэнс предпочитала вести допрос внутри непосредственной «личной» зоны на расстоянии около двух футов.

Уотерса явно удивило ее перемещение, но он ничего не сказал. Кэтрин также ничего не стала объяснять.

– А теперь, Тони, мне хотелось бы еще раз обсудить кое-что более подробно.

– Да, конечно, как вам будет угодно.

Он приподнял ногу, приблизил лодыжку одной ноги к колену другой. На первый взгляд вполне рефлекторное, ничего не значащее движение. На самом деле очевидное проявление сработавшего защитного механизма.

Кэтрин вернулась к той теме, которая, как она теперь понимала, вызвала у Уотерса самые сильные стрессовые проявления.

– Расскажите-ка мне еще о компьютерах в «Капитоле».

– О компьютерах?

Повторение вашего вопроса или просьбы в качестве реакции – классический индикатор обмана. Допрашиваемый пытается понять, каковы намерения следователя и какой ответ будет наиболее выигрышным.

– Да, какие у вас компьютеры?

– Ну, я же не специалист. Я не знаю. – Он стал отбивать ритм носком туфли по полу. – «Делл», кажется.

– Ноутбуки или десктопы?

– И те и другие. В основном десктопы. Их, конечно, у нас совсем немного. – Он одарил Кэтрин заговорщической улыбкой. – Бюджет штата и прочее.

И тут же рассказал ей длинную историю о финансовых сокращениях в Управлении исправительных учреждений, которая была интересна Дэнс только как пример потрясающе наглой попытки отвлечь ее.

Тем не менее она вернула его обратно.

– Ну а теперь еще немного о возможностях получения доступа к компьютерам в «Капитоле». Напомните мне об условиях.

– Я ведь вам говорил, заключенным не разрешается пользоваться компьютерами.

С формальной точки зрения он не солгал. Но ведь и не сказал, что заключенные не пользуются компьютерами. Обман при допросе не исчерпывается только откровенной ложью, он подразумевает также и замалчивание правды и уклончивые, неполные ответы.

– Они могут каким-то образом получить к ним доступ?

– Вряд ли.

Чуть-чуть беременна, отчасти мертвый.

– Извините, но я не совсем вас поняла, Тони.

– Да, конечно, мне следовало бы сказать: нет, не могут.

– Но вы говорили, что сотрудники тюрьмы и охранники имеют к ним доступ?

– Да.

– Ну, в таком случае почему же заключенный не может воспользоваться компьютером?

Первоначально Уотерс объяснил это тем, что компьютеры находятся в «контрольной зоне». Дэнс вспомнила, что в тот момент он проявил явные признаки аверсивного поведения, и высота его голоса также изменилась.

И вот сейчас он сделал паузу – всего на секунду, – пытаясь, как поняла Дэнс, припомнить, что говорил тогда.

– Они находятся в зоне с ограниченным доступом. Туда допускаются только неагрессивные заключенные. Некоторые из них помогают в обслуживании кабинетов, под надзором, конечно. Но им не разрешают пользоваться компьютерами.

– И Пелл не мог туда проникнуть?

– Его категория – 1А.

От Дэнс не ускользнул непрямой характер ответа. И блокирующий жест – почесывание века.

– Значит, он не допускался в… как вы назвали ту зону?

– Зона ОД. С ограниченным доступом. – Теперь Уотерс вспомнил термин, который употреблял ранее. – Или контрольные зоны.

– Контролируемые или контрольные?

Пауза.

– Контрольные.

– Контролируемые было бы более правильным названием. Вы уверены, что не «контролируемые»?

Уотерс начал волноваться.

– Ну, точно не помню. Да и какая разница? Мы пользуемся и тем и другим словом.

– А вы, случайно, не используете тот же самый термин и для других помещений? Ну к примеру, кабинета начальника тюрьмы и комнаты охранников? Они тоже входят в контрольную зону?

– Ну конечно… То есть некоторые пользуются этой фразой очень широко, другие – меньше. Я ее впервые услышал в другой тюрьме.

– И в какой же?

Пауза.

– О, я не помню. Возможно, вы неправильно меня поняли. Я произнес ее так, как будто она какой-то официальный термин. Но на самом деле мы просто пользуемся ею в разговорах между собой. У нас ведь есть свой язык. В тюрьмах, я имею в виду. Надзирателей называют надзиралами. Заключенных – зэками. Все это неофициально. И вы то же самое делаете в своем КБР. Так все поступают.

Начиналась двойная игра: лжец часто пытается перейти на панибратские отношения со следователем («вы то же самое делаете»), использует обобщения типа «все», «всюду».

– Получив право на это или нет, в контрольной зоне или за ее пределами находились ли когда-либо Дэниэл Пелл и компьютер в одном помещении в одно и то же время в «Капитоле»? – спросила Дэнс низким ровным голосом.

– Я ни разу не видел его за компьютером. Клянусь. Честное слово.

Стресс, который испытывают лжецы, приводит их в одно из четырех эмоциональных состояний: они либо начинают злиться, либо впадают в депрессию, либо начинают все отрицать, либо пытаются договориться со следователем. Слова, которые произнес Уотерс – «клянусь» и «честное слово», – вместе с преувеличенными жестами заметно отличались от его базового нейтрального поведения и свидетельствовали о том, что охранник находится на стадии отрицания. Он просто не мог принять факт содеянного и всячески пытался уклониться от ответственности.